Ну что можно было возразить против таких аргументов?

Однажды осенним вечером Сашка вышел покурить очень задумчивый.

— Я влюбился, — грустно произнес он. — Неожиданно влюбился в свою бывшую жену, а она пошла в полицию, и мне запретили подходить к ней ближе, чем на тридцать футов. Прямо хоть с рулеткой ходи!

— Она обиделась на твои слова о любви? — удивился я.

— Нет, я ей сказал, что она дура и не понимает моих чувств.

— Для храбрости выпил сначала?

— Ну, да… Трезвым я бы не влюбился. Трезвым я развелся.

Мы пошли в бар, чтобы обмозговать новости. У меня был еще один повод пойти в бар. Утром я получил от тебя письмо, что ты можешь приехать на несколько дней. Сашка, узнав об этом, взял меня за рукав, притащил за столик к какой-то крашеной блондинке, и сказал ей, чтобы она смотрела на меня и училась, как надо быть счастливой. И он тоже будет смотреть на меня и учиться, а то у него несчастная любовь и разъедающая сердце тоска, которую даже пивом не вылечишь! Блондинка оказалась его старой знакомой, о чем он узнал после второй кружки. Она сказала, что он портит ей настроение своим видом, и ушла. Сашка даже протрезвел и сказал, что он пойдет в лабораторию работать, чтобы доказать, что он способен не только заниматься сексом и массажем.

— Ты мне ее покажешь? — спросил он, останавливаясь в дверях.

— Нет, — ответил я. — Ты опасный конкурент, цветущий массажист, а я еле ноги таскаю после работы.

— Ну и правильно! — ухмыльнулся он. — От меня надо держаться подальше! Я ничему хорошему не научу!

Потом он переехал в другой район, в лаборатории стал появляться редко, для экономии бросил курить, и мы почти перестали видеться. Ты случайно увидела его на улице и сразу узнала по моим рассказам.

— Это он помогал тебе жить без меня? — спросила ты.

— Время без тебя я бы не назвал жизнью, — уклончиво ответил я.

Ты улыбнулась, прижалась ко мне и пощекотала мои щеки ресницами.

По-моему, Сашка это видел.

Но это было неважно.

Четыре дня

Так, где тут пишут про прогноз погоды? Ага, плюс пять, ночью заморозки. И что мы имеем для этих заморозков? Вот — старая черная куртка. Блин, даже зеркала нормального у нас нет! Но и так ясно: рукав порван, вся лоснится, как маслом смазанная. С этим все понятно! А брюки? Джинсы — раз! Да… ужас, срочно стирать! А что на два? А ничего, это старье надо выкидывать! Теперь туфли. Эту подошву приклеить, а тут бы гуталином и бархоткой! Чертова Америка, нет тут гуталина! А может и есть, но где я его найду, и как это будет по-английски? Ладно, такое не каждый день случается, надо в магазин.

Так, лучше магазина в этом городе я не знаю. И что я куплю? О, тут столько зеркал! Ну и рожа! Давно я себя не видел! Год голодовки, прерываемой вливанием «кока-колы» и заеданием обжаренных куриных ног с желтым жиром по бокам. И как можно такого любить? Сегодня надо пойти в китайский буфет, где за пять долларов можно нажраться до упаду. Может, щеки округлятся, и цвет лица будет не такой зеленый.

Вот куртка. Красивая. В нее бы кого другого засунуть. И сколько? Мама дорогая! А и фиг с ним! Гуляем! Еще вот джинсы новые и туфли. Где тут кабинка? Да… а если щеки надуть и потереть? Так получше, хоть красные пятна появились. Еще надо губы покусать и в парикмахерскую сходить. Хорошо, что меня тут никто из знакомых не видит.

Все позади, от меня вроде пахнет, как от человека. Сколько же этот одеколон стоит? Ладно… Где этот поезд? Еще пять минут! Если опоздает, то весь одеколоновый дух уйдет. Курить охота, но нельзя. Вдруг целоваться придется. А почему вдруг? Иначе зачем я сюда приперся? Буду целоваться как проклятый. Тьфу, что я несу: «Как проклятый». А почему проклятые так целуются? Опять бред. Вот, поезд идет. Да, тут не забалуешь, опаздывать нельзя. А народу-то! Что их сюда принесло? Как будто тут бесплатные сосиски. Так, кажется это она. Нет, просто похожа. Челка… не было у нее челки, и такой куртка с меховым воротником не было. Улыбается. Блин, колени подгибаются, надо закурить. Нельзя курить! Не верю просто, неужели год прошел? Привет, привет, не бойся, я не буду говорить высокопарные фразы. И сопли распускать не буду. И я рад! Тут рядом, через мост — и мы дома. Только ты не пугайся. Нет, мышей я всех поймал. Конечно, съел! Тараканов ты не боишься, я знаю.

Да, в Филадельфии на улицах чисто. Не бойся, этот тип здесь всегда лежит, живет он тут! Он живой, просто выпил и устал. Ты его, главное, не нюхай! Ну, вот мы и дома. Мой сосед ночует где придется, я не в курсе. На эти дни я запретил ему тут появляться. Но он все равно припрется, скажет, что забыл чего, на тебя захочет посмотреть. Есть на что посмотреть, даже после самолета и поезда! Нет, сегодня мы одни. Я тут борщ сварил и грибы пожарил. Я теперь все умею. Вот еще вино, «бургундское», самое дорогое, что было, но все равно дрянь кислючая. Да, я тоже не пью. Я не худой, я поджарый, бегаю, здоровый образ жизни. Ладно, грибов поем и поправлюсь. Вот тут раскладушка и надувной матрац на полу. Ты где будешь спать? Это шутка… Зато ты веришь, что женщин тут не бывает.

Почему все вокруг черные? Так это…, других тут нет. Тут черные и еще мы с Лешкой. Мы не экономим, нам все равно. И от университетов близко. Нас не ограбят! Дома у меня ничего нет. У меня даже авторучка на работе лежит. Что там валяется? Подними, ну да, это пять долларов. Вот так и живем — за деньгами даже нагибаться лень. А туман-то какой! Вот тут Бенджамин Франклин работал. Громоотвод — это его работа. Что это красивое? Тут я работаю. Вернее, живу и работаю. В комнату только спать иногда прихожу. Чисто, да… так ведь зараза кругом, спид, рак… мы привыкли. У меня кабинет. Отсюда я тебе звонил. Так, эту дрянь не трогай! Ну и что, что на столе стоит. Ну и что, что рядом чашка. Одна капля — и лошади нет! И всадника тоже! Но ты не бойся, тут хуже, когда вокруг магнитов бегаешь. Чуть быстрее пошел и все, сердце останавливается и стоит как вкопанное. Дефибриллятор видишь на стене? Никто пользоваться не умеет. Там телефон написан, значит, есть кто-то обученный.

Вот это мой компьютер. Ага, знаменитый «Силикон Графикс». На нем еще «Парк юрского периода» сделали. Нет, я тут только на самолете летаю, и еще молекулы белков живут внутри.

А это почти проспект. Ты такого в Германии не видела. Тут музеев как грязи! Нет, ты что! Я тебя ждал. Иначе кто мне объяснит, где Гоген, а где Гоголь. Откуда это все тут? Меценаты… Это те, у кого совесть на старости лет проснулась. Импрессионисты, экспрессионисты… слова-то какие хорошие, я это учил! Ага, и этот тоже тут живет. Тут вообще заблудиться можно и умереть от голода и отсутствия женской ласки. Надо срочно ресторан искать. Про мои грибы я понял, буду учиться отличать съедобные от несъедобных. И про борщ я тоже понял — не мое это. Зато «бургундское» удалось.

А тут автобусы… Я в них ничего не понимаю, давай спросим. Как последний? А… еще не ушел. Тут недалеко. Хорошо бы на машине, но тогда не выпьешь. Там океан. А вот и он. Серый, холодный. Я не купался, я тут думал. О тебе, конечно! Только хорошее! Это называется бордвок. Да, это приличное слово. Тут